[RR_PictBrude]

Ээээ.. времени мало поэтому с переводами туго.. выкладываю первую половину..

Интервью с Вальтером Крупински.

Вопрос: Где и когда Вы родились, генерал?

Ответ: Я родился 11 ноября 1920 года в маленьком городкеДоннау в Восточной Пруссии, который сейчас находится под юрисдикцией Российского правительства, но жил я в Браунсберге, который сейчас находится в Польше. Я недавно был в Браунсберге, где моя семья прожила с 1933 по 1945 год, и нашел, что мало что изменилось с тех пор, когда я там был последний раз.

В: Расскажите о своей семье.

О: Когда я родился, мой отец был на военной службе. Он участвовал в Первой Мировой войне и в тот момент сражался против коммунистических группировок пытаясь захватить контроль после войны. Он служил в армии во время Первой Мировой войны и после - до 1923 или 1924 года. В итоге он оставил армию и стал правительственным служащим. Перед началом Второй Мировой он вновь вступил в армию, но был уволен после окончания Польской кампании в звании старшего лейтенанта. Он опять стал правительственным служащим, но по мере разрастания войны он был зачислен в Ополчение, когда Советы вторглись в Германию, и состоял в нем с января по май 1945 года. У меня было два младших брата – Пауль и Гюнтер. Пауль и я родились в один день, но с разницей в два года. Пауль вступил во флот, и стал подводником, и там встретил свою судьбу. Он погиб, когда его лодка, U-771, затонула у Норвежского побережья, и лишь тела Пауля и еще одного моряка были найдены на берегу. Они были похоронены на военном кладбище в Нарвике. Самый младший брат, Гюнтер, родился в 1932 году, и он бежал из Пруссии вместе с моей матерью в январе 1945 года во время советского наступления. Он умер в 1970 году от рака.

В: Каково Ваше образование?

О: О, такое же как у большинства других в Люфтваффе и вообще в армии: начальная школа и, затем, гимназия – примерно тоже что и ваша высшая школа, только чуть более продвинутая – основной курс обучения. Я сдал выпускные экзамены и в 1938 году решил вступить в армию.

В: Когда Вы решили, что хотите быть летчиком?

О: По правде я никогда не интересовался полетами. По правде сказать, я пытался стать морским офицером, как мои друзья Йоханнес Штайнхофф и Дитрих Храбак, поскольку я всегда любил море. Однако, когда я был окончательно принят, меня перевели в Люфтваффе. Я не просил об этом.

В: Как Вас учили?

О: Я начал учиться летать в сентябре 1939 года в школе кадетов в Берлин-Гатове, позднее был переведен в Вена-Швехат, которая являлась школой истребительного вооружения. Сначала было инструктирование в классе, аэродинамика – одним словом основы. Затем, после пары месяцев, нас познакомили с Не-51, учебным бипланом, на котором мы учились основам взлета и посадки, и простым маневрам с инструктором. Когда нас считали компетентными, мы летали одни, я быстро этого достиг. После шести месяцев, или около того, нас начали тренировать на мессершмиттах 109, который, как вы знаете, был основным истребителем на протяжении войны. Затем мы учились полетам по приборам, идентификации самолетов противника, экстренным процедурам, полетам в строю, навыкам в стрельбе, например стрельбе с упреждением, а также изучению самолета, включая его обслуживание.

В: Каково было Ваше первое назначение?

О: Меня перевели на побережье Ла-Манша и направили в JG.52, где начинали свою карьеру эксперта Гюнтер Ралль, Ханс-Йоахим Марсель, Йоханнес Штайнхофф, Герхард Баркхорн и другие. К моменту когда я там появился, Битва за Британию была близка к завершению, что и произошло в ноябре 1940 года. Я служил в JG.52 в течение почти всей моей карьеры на востоке, но позднее служил в JG.5, JG.11, JG.26 и JV44, в которой летал на Ме-262 на западе с 1 апреля 1945 года и до конца – не так уж много боевого времени на реактивном самолете. Вылеты против истребительного сопровождения и бомбардировщиков американцев были самыми тяжелыми, поскольку они были превосходными летчиками и обладали высококачественным вооружением.

В: Каково это было летать против британских пилотов?

О: Ну, я слетал лишь 30 миссий над Соединенным Королевством, и я участвовал во множестве воздушных боев со спитфайрами и харрикейнами, но не одержал ни одной победы. Я слабо начинал и страдал от плохой стрельбы, и я очень боялся быть сбитым над Ла-Маншем и плыть потом домой!

В: Когда Вас перевели на Русский фронт?

О: Я служил на Ла-Манше до поздней весны 1941 года, когда JG.52 была переведена на восток. Мы вылетели из Остенде в Бельгии в Сувалки в Восточной Пруссии, и проторчали там 10 дней до Операции Барбаросса. Война началась для нас в Сувалки, откуда мы взлетали для штурмовки аэродромов ВВС Красной Армии.

В: В какой группе вы были в то время?

О: Я был переведен в группу пополнения JG.52, затем в 6-ой штаффель II-ой группы в южной России. Позднее, я стал командиром 7-го штаффеля III/JG.52 в Румынии, защищая вплоть до весны 1944 года, нефтяные поля и заводы в Плоэшти, мосты и т.п. от дальних американских бомбардировщиков из Северной Африки и, позднее, из Италии.

В: Как вам и вашему подразделению понравилась первая зима?

О: Русская зима! Она знаменита, вы же знаете, и все эти ужасные истории правдивы. Мы не могли летать, а когда могли, было трудно понять, как возвратиться домой, разве что лететь только по приборам, а посадка была более опасна, чем воздушный бой. Много самолетов было разбито. Я был там со Штайнхоффом (176 побед), Раллем (275), Храбаком (125), Баркхорном (301) и многими другими, ставшими хорошо известными. Мы все были одинаково опытны, но не в эту зиму. Каждая зима в России была ужасна, но мы были лучше подготовлены к ним после 1941 года. Мы были единым целым, одержали свыше 10000 побед за войну, и все мы были – и есть – добрыми друзьями. Мы теряем кого-нибудь каждые несколько лет, так что круг друзей сужается.

В: Вы также летали с Эрихом Хартманном, который стал величайшим асом всех времен с 352 победами. У вас есть какие-то особые ассоциации относительно него, или нет?

О: Я только что стал командиром 7-го штаффеля III/JG.52, когда в марте 1943 года впервые встретился с Эрихом Хартманом. Он был ребенком! Он был так молод, и именно тогда я дал ему прозвище “Буби”, или мальчик, и оно приклеилось к нему до конца жизни. Он помнит меня с более раннего момента, когда, за шесть месяцев до этого, я совершил примечательную аварийную посадку на горящем Ме-109 в Майкопе. Я был подбит в вылете против Советов, и я был ослеплен дымом и легко ранен. Я начал спускаться и зацепил за стопку бомб, сложенных на краю аэродрома, и я продрался прямо через них. Толивер и Констэбл написали об этом случае в биографии Эриха, “Белокурый рыцарь Германии”.

В: Не Вы ли помогли Хартманну одержать его первую подтвержденную победу?

О: Я часто брал Хартманна в качестве своего ведомого, и, вместе с Гердом Баркхорном, он получил свою первую возможность одержать победу, когда мы встретили одиночный советский самолет. Эрих ранее уже получал выговор за то, что ломал строй и атаковал истребитель, был подбит и разбил свой самолет без какой либо выгоды. (До назначения Крупински командиром 7-го штаффеля, Хартманн, фактически, принял участие в командной попытке сбить Ил-2 5 ноября 1942 года, который был записан ему как первая победа, с целью воодушевить новичка в эскадрилье. Когда он преследовал уже горящую цель, штурмовик взорвался, повредив Ме-109 Хартманна, что вынудило его совершить вынужденную посадку. Его первая по настоящему личная победа, была одержана 27 января 1943 года, когда он летел в качестве ведомого Крупински, и это был МиГ-1).

В: Не могли бы Вы сравнить свой стиль боя и стиль Хартманна?

О: Эрих великолепно стрелял в больших дистанций, в отличии от меня. Я предпочитал подойти поближе и стрелять, и часто я привозил с собой домой обломки вражеского самолета. Эрих позднее перенял такую же тактику, и он всегда добивался успеха и никогда не был ранен или сбит вражеским истребителем. Он однажды был вынужден приземлиться из-за обломков самолета, которого сбил, и был захвачен в плен, но он смог сбежать, и едва не был застрелен немецким часовым. Он также несколько раз был подбит зенитками, но это было частью обыденной работы. Он был хорошим учеником, и я учил его воздушной стрельбе, после того как сам обрел опыт.

В: Сколько раз за войну Вы были сбиты?

О: Я четыре раза прыгал с парашютом, несколько раз терпел аварии и пять раз был ранен. Я не помню точного числа вынужденных посадок, поскольку моя летная книжка была изъята американской разведкой, когда я стал военнопленным в конце войны. Я полагаю, что количество аварий было между 10 и 12. Я хотел бы попросить вас и ваших читателей, пожалуйста, дайте миру узнать об этой летной книжке. Если она когда-нибудь вновь появится, я был бы рад однажды отдать ее моим внукам. Должен сказать, что самая впечатляющая авария случилась в Майкопе, а другая, когда я рухнул посреди минного поля во время боя. Это хорошая история, чтобы рассказывать ее за стаканчиком, знаете ли, поскольку это было самое страшное, что я испытал за всю войну!

В: Какая из Ваших побед запомнилась больше других?

О: О, много чего можно вспомнить, ведь я сделал более 1100 боевых вылетов, и однажды, 5 июля 1943 года, я сбил 11 самолетов в 4 вылетах за один день. Один из них был бой с русским экспертом, который продолжался около 15 минут, что было редкостью для пилотов Красной Армии. Обычно они выходили из боя, после атаки, и устремлялись домой после пары минут, если не смогли отогнать вас или получить превосходство. Другой вылет, когда я прошел сквозь 15 или 20 Крыс, в результате чего, мой самолет был подбит какими-то большими ракетами “земля-воздух”. Крысы атаковали наземные цели, и одна Крыса довернула на меня, выстрелила ракетой, и попала в меня. Это была невероятная ситуация. Я также хотел бы сказать, что мои победы в узких Кавказских долинах были запоминающимися, также как моя победа над ЛаГ-5 под Сталинградом, когда русский потерял больше трети своего левого крыла и горел как в аду. Около 10 пилотов Люфтваффе видели это, включая Йоханесса Штайнхоффа, который был в то время моим командиром. Этот ЛаГ продолжал лететь на малой высоте и я наблюдал за его падением. Он разбился, но не взорвался – просто сгорел.

В: Вы когда-нибудь встречались с рейхсмаршаллом Германом Гёрингом?

О: Я никогда не встречался с ним лицом к лицу, но видел его однажды. Это было, когда я стал лейтенантом на церемонии 31 января 1941 года, в Берлине, вместе с несколькими сотнями других кадетов.

В: Сколько раз Вы встречались с Адольфом Гитлером?

О: Лишь один раз, когда я был награжден Дубовыми Листьями к Рыцарскому Кресту.

В: Не могли бы Вы описать эту церемонию?

О: Да особо нечего рассказывать, исключая то, что Буби Хартманн и я не слабо погуляли накануне ночью и напились в стельку, несмотря на то, что мы должны были получить награды из рук фюрера. Хартманн знал его прежде, поскольку, как вы знаете, он трижды награждался Гитлером – Дубовыми Листьями, Мечами и Бриллиантами. Я получил Дубовые Листья вместе с Хартманном 4 марта 1944 года. Хартманн отпускал смешные комментарии относительно него, передразнивал его, и пытался стоять ровно, не падая. Я не был в не очень хорошей форме. Мы только начали трезветь, когда Гитлер, вручив нам награды, начал расписывать свой план “Панцерфест”, который был способом сделать армейские части невосприимчивыми к танковым атакам противника. Он спросил нас о Лемберге, откуда мы прибыли и где наши храбрые солдаты сражались против этих русских танков и несли страшные потери. Он говорил с нами о войне в России, и у нас было чувство, что мы слушаем полного безумца. Я думаю, он был скорее буйно помешанным, и когда время встречи подошло к концу, Хартманн и я нуждались в новой выпивке, и Хартманн повторял: “ я ж тебе говорил”.

В: Когда Вас перевели на Западный фронт?

О: Это произошло весной 1944 года, когда многие русские эксперты Русского фронта были отправлены сражаться против американских четырехмоторных бомбардировщиков. Я занимался этим некоторое время в JG.11, потом, между началом октября 1944 года и 25 марта 1945 года, я командовал III/JG.26. Драться с американскими бомбардировщиками и истребителями сопровождения было гораздо труднее, чем воевать в России. В-17 было трудно атаковать из-за его мощного защитного огня пулеметов 50-го калибра, а американские истребители еще более усложняли задачу приблизиться к ним, поскольку они превосходили нас численно примерно 10 к 1. Я был обескуражен всем этим и изменил свое мнение о происходящем. Мы постоянно теряли опытных экспертов – нас просто подавили числом. Бомбардировщики и истребители союзников атаковали наши аэродромы днем и ночью, а также бомбили города. Истощение также было фактором, поскольку у нас не было достаточно пилотов на замену, и новые пилоты не имели достаточно опыта, чтобы долго выжить в таких условиях.