Интервью с итальянским асом Луиджи Горрини.

[RR_PictBrude]

Интервью с Луиджи Горрини, итальянским асом одержавшим 19 побед.


Вопрос: Где вы были 10 июня 1940 года, когда Муссолини объявил войну Франции и Великобритании?

Ответ: 10 июня 1940 года было такое чувство, что что-то происходит. Я находился в аэродроме Мондова, в составе 18-й группы 3-го авиакрыла, которая находилась в Милафьори (около Турина), куда мы вернулись, чтобы заправить самолеты и пополнить боезапас. Оттуда, моя эскадрилья вылетела в Нови Лигуре, а потом в Альбенгу, чтобы действовать против французов. Это был один из лучших аэродромов, поскольку его ВВП была сделана из бетона, в то время как на остальных была просто трава. Я был в Альбенге, когда Муссолини выступил со своей знаменитой речью, и вскоре после этого была объявлена воздушная тревога над Генуей.

В: Какой у вас был самолет?

О: У нас был ФИАТ CR.42, к тому времени уже устаревшая машина, совершенно устаревшая. С тканевой обшивкой, без бронезащиты, без радио, с плохо работавшим кислородным оборудованием. С точки зрения маневренности это был очень хороший самолет, вооруженный двумя эффективными 12.7 мм пулеметами, но если подумать о восьми 7.7 мм пулеметах Спитов и Харрикейнов…
Там произошло несколько боев: мы отправились штурмовать их аэродромы около Тулона. Первая штурмовка пошла наперекосяк – она была весьма странная, поскольку мы смогли достичь цели, обнаружили там их самолеты, обстреляли их, но никто не смог подтвердить, что мы зажгли что-нибудь. Мы подумали, что наши пули были с дефектом и, вернувшись, мы провели испытание: из самолета мы выстрелили по канистре с бензином, которая сразу же вспыхнула. Затем разведка сообщила, что мы повредили несколько макетов самолетов, они поимели нас. Но на следующий день мы поимели их: в 12 часов мы атаковали другой аэродром, во время штурмовки нас прикрывали две искадрильи. Произошел тяжелый бой, к счастью лишь три или четыре Девуатин 520 смогли подняться в воздух – они сбили двух из нас, двух ведомых командира группы майора Моссиллы, который уже командовал эскадрильями штурмовиков во время Испанской войны.

В: Какое вообще было ощущение, каково было моральное состояние, когда началась война?

О: Моральное состояние было очень высоким. Кроме того, мы верили, что наши самолеты хороши, но когда мы увидели, чем обладает наш противник, я имею ввиду французские Девуатины и Мораны, мы изменили свое мнение. Позднее я хорошо узнал эти машины, когда отправился во Францию, чтобы получить некоторые из них, оставшиеся у правительства Виши (мы испытывали недостаток в собственных самолетах). Это все равно что сравнивать трехколесный велосипед и Феррари…

В: В каком состоянии находились ВВС Италии?

О: В начале войны у нас было два типа самолетов: ФИАТ CR.42, биплан, и Макки МС.200, своенравный самолет, на первых моделях которого, если вы слишком закладывали слишком крутой вираж, то сваливались в штопор, но это был хороший моноплан, который можно было с успехом использовать. Однако, мы лишь знали и нам говорили, что 200 и 202 (тоже Макки) существуют. ФИАТ получил большой заказ на производство CR.42… Думаю, что они продолжали производить его до конца войны… лучше бы делали Макки.

В: А ФИАТ G.50?

О: ФИАТ G.50 был монопланом, очень хитрым… на нем много разбилось, и когда он появился, он уже устарел. Странная машина, нужно было быть очень осторожным при взлете и посадке. Однако, мы считали что победа будет за нами… ну а потом… Смотрите, единственными конкурентноспособными самолетами, которым мы обладали, был Макки МС.202 и, особенно, 205: на нем мы могли противостоять Спитфайрам, Харрикейнам и даже американцам с их Мустангами. Конечно, Мустанг был лучше, поскольку уже на 10 000 метрах управление 205-го теряло чувствительность. Возможно, лучшим из наших был ФИАТ G.55, на нем мы тоже могли забираться на 10 000 метров, но их было произведено очень мало.

В: Вернемся к первому столкновению с французскими самолетами. Что вы тогда почувствовали?

О: Я должен сказать, что Франция была совершенно дезорганизована… но я был новичком, я вступил в ВВС в 1937 году и прибыл в свою группу в первые месяцы 1939 года. Я был последним, кто прибыл в мою эскадрилью, так что был зеленым в военном отношении. Однако, там было несколько летчиков, которые участвовали в Испанской войне, и мне повезло, что командир эскадрильи приписал меня к двум таким ветеранам; в каждой эскадрилье была своя группа воздушной акробатики. Вот почему старший сержант Туллио Бортолотти был назначен моим инструктором по высшему пилотажу, а старший сержант Роцци, сейчас он генерал, военным инструктором. Мы имитировали воздушные бои. Я обязан им, испанскому ветерану и члену знаменитой эскадрильи Кукарача, многими ценными знаниями.

В: Но что вы думаете о противнике, который был перед вами?

О: Во время первых боев во Франции… я просто не мог стрелять. Для меня, тот парень, что был передо мной, не сделал ничего плохого; за все время войны я всегда старался не стрелять по кабине, в которой находился пилот, я старался поразить самолет, машину. Конечно же, я быстро пришел в себя, ведь вокруг никто не играл в игры: вот, посмотрите на эти фотографии… выстрел из пушки едва не попал мне в голову, к счастью на 205 стояла бронезащита, это была 20 мм пушка. Во Франции, сначала, видя самолет перед собой, я не мог заставить себя открыть огонь. В какой то момент, мой командир, майор Уссилла, пристроился ко мне и сделал то, что я должен был сделать. Потом, на земле, он наорал на меня: “Какого хрена ты ждал? Если ты так воюешь, то лучше оставайся на земле!” Однако, подстрелить другого человека…
Но я могу сказать, что был свидетелем нескольких ужасных эпизодов, героями которых были наши противники – когда они стреляли по нашим пилотам, спускавшимся на парашютах. В таких случаях, я спускался, следуя за противником, спускавшимся на парашюте, я даже бросал им свою бутылку с водой… они же были людьми, как и я. Однако для меня все это было новым, в то время как ветераны Испанской войны были гораздо более суровы.

В: Война продолжалась и становилась более жестокой. Что случилось после Французской кампании?

О: Когда мы закончили во Франции, мы вернулись назад в Мирафьори; там мы узнали странные новости из Африки. Понимаете, если мы были у себя дома и у нас все было в порядке, то в Африке, они буквально оказались заброшенными – у них было несколько CR.42, оставшихся еще с Испанской войны, несколько АВ1, несколько Бреда 64 и 65, они летали на штурмовку… чтобы улучшить ситуацию в Африке, группа из 50 самолетов нашего авиакрыла была отправлена в Ливию. Передача самолетов прошла без сюрпризов и мы сразу же вернулись обратно в Италию, где мы получили несколько новых ФИАТ CR.42: совершенно новые, но по-прежнему идентичные старым, не имевшим брони. Мы, пилоты, сами вносили кое какие доделки: например мы заполняли грузовой отсек, который располагался позади головы и служил для перевозки личных вещей, мешком с песком, который мог остановить пули. Сержант Соцци спас мне жизнь в небе над Англией. Позади меня был Спит и я не видел его, и он бросил свой самолет между мной и Спитом… все пули достались ему. Пуля пробила ему легкое, но он смог, раненый, пересечь Ла-Манш и приземлиться в Кале… Немцы быстро вылечили его. Соцци был представлен к золотой медали генералом Фузи, главой экспедиции. Я увидел его позднее и спросил об этом: “Ну и как?” Он ответил: “Эх, я получил медаль, но серебряную. Ты же знаешь, вот мое звание”. (он показал на плечо, где у не сержантов были нашивки). Тогда существовала предвзятость при награждении не офицеров: им требовалось, по крайней мере, два свидетеля во время боя. В отличие от них, офицеры возвращались, рассказывали свою историю… и им верили на слово. Но в моем случае, даже если бы я был офицером, с подтверждением все было нормально: рапорты, доказательства, пленные. Я лично сбил 24 самолета! Не считая тех, которых я сбил вместе с другими и уничтоженных на земле. Офицер мог вернуться на базу, заявить, что он сбил самолет, и получить серебряную медаль. Я сбил 19 самолетов до 8 сентября, и я имел право на 3 серебряных медали, которые превращались в 1 золотую.

В: Участвовали ли вы в Битве за Британию?

О: Как я говорил вам, после возвращения из Африки, мы получили новые CR.42: без брони, с плохо работающей кислородной системой, спасательными жилетами, которые были слишком велики и стесняли наши движения. Мы вылетели из Турина и приземлились в Мюнхене, где нас дозаправили. Я помню, что шел снег. Оттуда мы перелетели во Франкфурт, а затем в Бельгию, в Урселл, абсурдно и невероятно, но мы не обнаружили там аэродром, даже командир был изумлен. В какой то момент, мы заметили, что несколько яблонь и коров двигаются. Это все было так хорошо скрыто, чтобы англичане никогда не смогли обнаружить этот аэродром. Там даже была большая ферма сделанная из картона, с дверями и окнами, надувные резиновые коровы и передвижные яблони, которые использовали, чтобы скрыть стоянки самолетов, которые были укрыты сетками. Нам недоставало оборудования, просто представьте, у нас даже не было обогревателя в кабине, которая, между прочим, была открытой. Мы летали даже когда на земле было -30 градусов! Если мы взлетали в 11 утра, эти бедные механики повисали на винтах, которые не проворачивались, так затвердевало масло. Еда была плохой в начале, но, когда прибыл начхоз нашей группы, кое-что переменилось.
Грязь была повсюду. Операции разрабатывались немцами, мы сопровождали наши бомбардировщики: это была катастрофа. Много пилотов прибыло туда, некоторые из них были просто избалованными детьми, жаждавшими воинственных переживаний… этот феномен был уже заметен во время Испанской войны. Но это была не война денег, это была война свинца, и английские парни не шутили, они стреляли по настоящему.
Мы сопровождали бомбардировщики, но удержать их вместе было почти невозможно: некоторые уходили вниз, потому что двигатели не работали. Это были BR.20, машины тоже с тканевой обшивкой, которые должны были летать налегке и с сухого покрытия. Вместо этого, они были перегружены бомбами, аэродромы были покрыты грязью, пилоты недостаточно обучены. Первые две мисси были катастрофой: немцы остановили нас, когда поняли что у нас за самолеты… без кислорода, без радио, обшивка из ткани, и первым делом они дали нам каталитические обогреватели, чтобы подогревать двигатели, а потом, всего через 48 часов, установили дополнительную бронезащиту. Они выдали нам свои летные комбинезоны, перчатки и шлемы (у нас все еще оставались легкие). Честно говоря, все, что у нас было, вызвало слезы на глазах, вот в таких условиях мы воевали; у нас даже не было карт, даже в Италии мы использовали туристические дорожные карты. Вы можете себе такое представить? После боя, мы приземлялись в четырех разных странах, не видя ничего, кроме нескольких колоколен. Я приземлился, когда увидел посадочную полосу, правда это была не она, это была дорога, и передо мной уже четверо парней совершили такую же ошибку: один приземлился на площадь в Амстердаме, Саддини, а другие посреди деревьев. Двое были подбиты, или, по крайней мере, они так говорили, но потом мы выяснили, что у них были технические проблемы. Бедные Салвадори и Лаззари. У одного температура масла поднялась до 120 градусов и он побоялся пересекать Ла-Манш и попытался сесть в Британии, но самолет попал в яму и скапотировал. Его взяли в плен. У другого обезумел компас. Один из этих самолетов, самолет Сальвадори, стоит в Имперском военном музее. Джунтелла, Розин, Лолли, Гуглиелметти, Грилло, Маца, мы потеряли их всех, плюс еще нескольких, но не Лаззари и Сальвадори. В середине зимы, нам приказали возвращаться, в то время как раз прибыли ФИАТ G.50, но они не принимали участия в бою, поскольку их радиус действия был недостаточен, и если бы они пересекли Ла-Манш, то не смогли бы вернуться. Поэтому их использовали для обороны аэродрома ночью, выпуская ночью поодиночке. Английская экспедиция это то, о чем мы должны забыть: неправильные бомбардировки, бесполезные машины. Однако, бой 11 ноября был великим! Учитывая, что много лет спустя, я имел возможность встретиться с теми, кто участвовал с противоположной стороны во время встречи ветеранов всех наций, которые принимали участие во Второй Мировой, за исключением русских. Я искал француза Клостермана, который написал несколько книг, первую очень интересную, а вторую полную всяких стереотипов об итальянцах, правда, он признавался, что никогда не встречался с нами в бою. Потом подошел парень и спросил меня: “Вы Горрини?” Я ответил: “Да, это я”. Это был Питер Таунсенд, британский ас истребитель, который превосходно говорил по итальянски, поскольку учился во Флоренции. “Это Вы были на CR.42, стреляли в меня и ранили в пятку!” “Ну, если это был я, тогда вы были на том Харрикейне, который обстрелял меня, и пуля пробила мою ногу!” Мы стали друзьями и каждый раз когда он приезжал в Италию, я приезжал забрать его из аэропорта. Поскольку он был помешан на машинах, а я знал Феррари, я привез его в Маранелло, где он смог погонять на “мулетто” (пэйс кар для Ф1).

В: Что произошло после Битвы за Британию?

О: Мы вернулись назад, но прежде мы сняли обтекатели колес, поскольку было много снега. Мы вернулись назад, потому что в Африке дела шли плохо. Генерал Грациани отступал, и через пару дней мы оказались в Сирте, приземлившись в очень плохую погоду. Но за этот перелет мы не потеряли ни единого самолета. Из Мирафьори мы перелетели в Пизу, потом в Реджио Калабриа, потом в Пантеллерию, Зуаре, Кастельбенито и наконец в Сирте, очень близко от линии фронта. Мы видели бесконечные ряды разбегавшихся солдат, их никто не мог остановить. Мы сразу же взлетели, чтобы штурмовать английские колонны, в частности вокруг Агедабиа и мы смогли удержать их на расстоянии. Я помню, что наш майор с несколькими офицерами занял позицию над Бальбиа, с пистолетами в руках, пытаясь остановить и перегруппировать дезорганизованные войска, в то время как мы прилетали и прилетали, снова и снова (мы возвращались, только когда у нас заканчивался боезапас). Я думаю, что наше участие было действительно важным, также как участие VIII группы и других. Мы оставались там несколько месяцев. Условия были ужасные, мы ели только галеты и консервы, галеты обычно разбухали в желудке на большой высоте, причиняя боль и вызывая вздутие живота… мы испытывали недостаток в воде, там было полно мух и скорпионов. В конце-концов они отправили нас назад, чтобы мы немного отдохнули, и мы оставили самолеты группе Виззотто или Балио, я не помню.
Мы вернулись на родину, отдохнули 20 дней и они привезли нас в Каселль, где мы выполнили несколько полетов на ФИАТ G.50, а закончили на Макки МС.200 Саетта (Молния), моноплане с радиальным двигателем. Затем, в 1941 году, оттуда мы направились в Грецию в Арахос у моря. Мы сделали несколько патрульных вылетов. Я помню, что Аргостоли и Кефалония были запретной для полетов зоной, согласно приказа из генерального штаба. Я помню, что однажды, вместе с ведомым, мы заметили темный самолет, летевший по направлению к Аргостоли. Я последовал за ним и был готов сбить его, когда заметил германские кресты, но мой ведомый, молодой сержант, подумал, что я промазал и открыл огонь. Самолет был полон бензина и ушел вниз. Состоялся суд и, к счастью, молодой парень был оправдан, благо самолет упал на землю. (думаю что команда выжила). Мы много раз сопровождали корабли в Эгейском море. В какой то момент нас отозвали обратно: наша группа, XVIII, была автономная и ее могли направить куда угодно. Другая группа, XXIII, воевала над Мальтой. Они вновь отправили нас в Северную Африку, на этот раз на Макки 200.

В: Макки МС.200 был чем то лучше чем CR.42?

О: Да, он был лучше, но все же уступал английским машинам. У него была открытая кабина, что в Африке, вобщем то, не было недостатком. Мы приземлились у Бенгази, где я до этого сбил, на CR.42, два Бленхейма, которые летели бомбить порт, и потом я сбил еще один. Я видел многих из них, пролетавших у меня перед носом, по одной простой причине: они были быстрее нас. Если у нас был запас высоты, мы могли перехватить их, в ином случае это было невозможно. Бленхеймы были легкими бомбардировщиками и их сопровождали Бофайтеры, тяжелые истребители: две очень красивые машины.

Из Бенгази мы перелетели в Уади-Тамед и там, поскольку мы продолжали есть эти сухие бисквиты и консервы, у меня, однажды, возникла великолепная идея. Я взял CR.42 и полетел над Уади. Там было много газелей, которые пили из реки и скрывались в буше, но из-за шума от самолета они выбежали в открытое поле, и я подстрелил три или четыре из них. Грузовик подобрал их, и так у нас появилось мясо для всех. В другой раз мы были в заливе Бомба и я сказал оружейнику: “Сегодня мы отправимся ловить рыбу, достань взрыватели от 50-кг бомб”. Он сделал это и после того как, мы бросили их в воду и из под воды всплыли полуметровые рыбины! Я также смог снабдить нашу группу несколькими автомобилями, поскольку во время преследования, или точнее ночного поиска коммандос, которые атаковали наши аэродромы по ночам, я обнаружил много брошенных машин посреди пустыни. Вернувшись, я рассказал об этом нашему командиру, капитану Джунтелле, и он дал мне несколько техников и грузовик. У нас не было автомобилей. Получив грузовик SPA 38, бочку бензина, бочку воды, пулемет с разбившегося самолета, установленный на крыше, мы отправились.
Мы нашли машины, на них не было следов от пуль, не было трупов, все эти машины были английскими, и несколько из армии де Голля. Мы даже нашли кое-какое оружие. Мы здорово увлеклись и спасли много разного имущества. Некоторые автомобили работали, другие мы тянули с помощью SPA. Мы были готовы отправиться, когда услышали одиночный выстрел из винтовки, мы не могли понять, откуда он раздался, и ответили огнем из MG, стреляя в воздух. Мы увидели человека, который вышел из буша, грязного и в порванной одежде, с длинной рыжей бородой и с поднятыми руками. Это был стрелок Бленхейма, который выпрыгнул с парашютом, после того как был сбит над Тобруком. Он бродил по пустыне пока не оказался здесь и здесь он оставался почти 30 дней, уталяя жажду водой из радиаторов. Мы также поняли, почему эти машины были брошены: они оказались в середине минного поля. Мои спутники встревожились, но потихонечку мы смогли выбраться оттуда в целости и сохранности. Мы вернулись назад с самолетом, который разыскивал нас, мы привели с собой несколько грузовиков и французский Пежо, который мы предложили нашему командиру. Я нашел Гуцци с V-образным двигателем. Эти машины позднее здорово пригодились - во время 5000 км отступления они добрались до Эль-Аламейна.
Мы были в Абу-Агад, когда на наши самолеты установили крепления для особых бомб - “Маззолино” – это были очень мощные бомбы, но с алюминиевой оболочкой. Стоит сказать, что с такими бомбами, немцы прорвали линию Мажино. Проблема была в том, что если кто-то возвращался с этими бомбами назад, он мог легко взорваться, и, к сожалению, это случилось дважды. Поэтому, эти крепления были сняты и были установлены новые, для подвески пары 50 кг бомб. Так что мы еще работали и как бомбардировщики, в частности, когда мы выдвинулись в Марса-Матрух, где мы присоединились к другой группе, вооруженной новыми Макки 202. Тот факт, что мы действовали как бомбардировщики, объясняет нашу эмблему: злая оса держащая в одной руке кинжал, что символизирует истребитель-перехватчик, и с боксерской перчаткой на второй руке, что значит истребитель-бомбардировщик.

В: Макки 202 действительно был лучше?

О: Это был уже, без сомнения, конкурентноспособный самолет. Тем не менее, когда сражаешься с роем Р-40 и Спитфайров, даже на этой машине много не сделаешь.


продолжение следует....